Дайте мне обезьяну - Страница 44

Основной спектакль закончился, как и положено, поклоном. «Серийный убийца» воспользовался замешательством, вызванным аплодисментами, и рванул сам на сцену, чтобы, расцеловав первичных актеров и отвесив залу поклон, стремительно скрыться, только его и видели.

Спектакль-паразит требовал некоторой подготовки, требовалось, например, изучить кратчайший путь от кулисы до служебного выхода.

Примерно тогда же Косолапов испытал себя в живописи. Он устроил выставку своих работ «23 черных квадрата». Производство черных квадратов, каждый из которых был не лучше и не хуже квадрата Малевича, оказалось на удивление дорогостоящим, и весь грант, выхлопотанный на это дело Косолаповым, ушел на покупку холстов, черной краски и аренду подходящего помещения. Пиаром квадратов уже занялись задним числом, после второй выставки Косолапова.

А вторая называлась «Каскад фонтанов» и была посвящена памяти Дюшана. 19 одинаковых писсуаров демонстрировались в трех залах галереи. О выставке много писали, вспоминали заодно и квадраты, корреспондентка Би-би-си брала у Косолапова интервью, красивое слово «симулякр» замелькало в модных журналах применительно к произведениям мастера. Сам Косолапов пиарил себя напропалую, есть упоение в саморекламе. Он объяснял: «Каскад фонтанов» не только количественно, но и качественно отличается от «Фонтана» Дюшана. Если тот единственный писсуар изначально принадлежал лично художнику (вторая авторская копия хранится в частном собрании, тогда как первая и сам оригинал, к сожалению, не сохранились), то 19 писсуаров Косолапова не суть собственность художника, но взяты напрокат в магазине-салоне «Квазар», кстати, спонсоре выставки. Директор магазина присутствовал на презентации, шампанское текло рекой, потенциальные спонсоры присматривались к персоне Косолапова.

Театр-паразит между тем бездействовал, актеры устали дурачиться, но труппа продолжала существовать виртуально — как миф, как фантом, как неуловимый для вездесущих обозревателей тайный отряд особого реагирования. И публике, охочей до зрелищ, и мнительной администрации респектабельных площадок присутствие скандальных паразитов уже начинало просто мерещиться, — не дай вам Бог уснуть во время спектакля, чихнуть, вспомнить о невыключенном утюге… Косолапов настрочил несколько аналитических работ, безбожно блефуя в описаниях своих представлений; его заметила заграница, он приглашался на театроведческие конференции (увы, на гастроли пригласить не могли в силу понятных причин). Апофеозом раскрутки в России было косолаповское выступление в телепрограмме «Аспект», когда он анонимно, с чулком на голове («нас нельзя знать в лицо»), к радости ведущего, угрожал театральной общественности новыми «паразитическими проектами», и это уже напоминало шантаж.

Много позже, переболевший «дет. бол. л-ны», увлеченный черно-белым политическим пиаром, несколько обуржуазившийся (но не настолько, чтобы отказаться от косички) Косолапов прогуливался по залам Бруклинского музея. Привезли выставку с Британских островов. Трудно представить, чтобы что-то могло тронуть душу Косолапова, но одному он радовался безусловно — той веселой непринужденности, с которой в меру отпущенные европейцы отдездемонили политкорректных американцев. О нет, какая-нибудь композиция из слоновьего дерьма под эгидой Королевской Академии, может быть, и хороша была сама по себе, но разве меньшую художественную ценность имел пиаровский спектакль, разыгранный вокруг несчастных какашек? Инициирование волны возмущения, организация пикетов протестующих старушек у входа в музей, изящное позицирование высокопоставленных персон в превосходно глупейшее положение, когда они, боясь потерять лицо, вынуждены бестолково порицать организаторов вернисажа, — это все добротный, зрелищный, провокативный театр. А если бы знала публика о прихотливом узоре отношений деликатного рода, да хотя бы финансовых, сотканных с необыкновенным изяществом теневыми ткачами, кто бы пялился тогда на голого короля, чье место десятое? Но красоту этих нарядов способен оценить лишь посвященный.

Себя сегодняшнего и себе подобных Косолапов причислял к настоящим художникам. Истинное искусство — то самое — создается сегодня если не в подполье, так в закулисье. Слоновья какашка, клонированный дюшановский писсуар или говорящая кукла в лице очередного народного избранника — суть внешняя сторона представления. Настоящее творение невидимо для большинства.

Это как, представим, грибница (да, Косолапов грибник) — скрытая под землей, невероятно сложная в своей изощренной простоте, многоканальная, разветвленная, прихотливо сплетенная — вот гордость Создателя, вот натуральное чудо! — а то, что мы принимаем за гриб, — всего лишь внешнее тело, отросток, предназначение которого быть съеденным; публика скушает все.

Косолапов вспомнил Курехина, и мысль его перенеслась от грибов опять к Ленину. Круг замкнулся. Косолапов в Разливе. Он еще напишет о мудрости, о знании, о мастерстве. Мастерство — вот критерий художественности. А вы: «какашки, какашки»… Как много тем. Как много идей. Хватит не на одну книгу.

2

Косолапов изучал окрестности. Его интересовали особенности городского ландшафта в связи с предстоящим свадебным торжеством.

Вообще говоря, свадьба как прием эффектной раскрутки не нов, и не Косолапов эту штуку придумал. И, хотя непосредственно до бракосочетания дело редко доходит, желание изменить свою на данный момент холостяцкую жизнь время от времени громко декларируется всевозможными искателями популярности (куда-нибудь кандидатами, например). Из практики избирательной можно вспомнить потуги по крайней мере двух независимых кандидатов на элекциях в первую и вторую Думу, соответственно одного в Нижнем Новгороде, другого — в Екатеринбурге; оба пытались украсить свои избирательные кампании неожиданными женитьбами; в обоих случаях эффект несколько ослаблялся тем, что и без того каждый из кандидатов состоял в гражданском браке со своей партнершей по PR. Таким образом, речь шла всего лишь об официальном признании уже существующего порядка вещей.