Дайте мне обезьяну - Страница 70

К оглавлению

— То есть?

— Если б меня, то как Жанну д’Арк, наверно, да? Только она была девственницей.

— Это да, — сказал Тетюрин.

— Мама на Жанну не очень похожа. По-моему, Анастасия тоже красиво.

— Вполне, — согласился Тетюрин.

— Так вы правда писатель? — Жанна спросила.

Он повел головой, в целом не возражая.

— И что же вы написали?

— А ничего.

— А дадите почитать?

— А не дам.

— А и не надо.

Тетюрин подумал, что пуговица на ее платье, снизу четвертая по счету, была расстегнута не столько провокативно, сколько провокационно.

— Никогда не совращала писателей.

Тетюрин хотел сказать вроде: «А я и не позволяю себя совращать родственникам моих клиентов», — но вместо того спросил:

— Неужели? — причем недоверчиво в нос, с каким-то ненатуральным, фальшивым прононсом.

— Как вы сказали, невербалка, да?

Со словами:

— Вербалка?.. невербалка?.. как вы говорите? — она подалась вперед, и он, видя ее огромные вытаращенные на него черные глаза, нахальные до невозможности, с удивлением почувствовал ее горячую ладонь у себя в джинсах.

«Значит, прежде чем перейдем на ты», — медленно подумал Тетюрин. И ошибся.

В джинсах мгновенно откликнулось, Тетюриным не санкционированно; Жанна стремительно выпрямилась и, сделав «адью» рукой, вышла из номера.

Ошарашенный Тетюрин как был прислонен к дверце шкафа, так и остался стоять неподвижно. Недообольщенный, он осмыслял ощущения. Что-то не то. Был недоволен собой. Не то сделал: именно — ничего не сделал. Не расфуфырил хвост, не исполнил брачного танца. С ним играли не по его правилам. Теоретически он этого не любил. И потом, он не любил грубой игры. Кто он в данный момент — неотразимый победитель, которому готовы сдаться без боя, или объект потребительского интереса?

Наконец, определившись в кресло и выкурив сигарету, Тетюрин все же решился думать, однако, что все, в принципе, справедливо: обладание сексапильной женщиной в любом случае есть благо по определению. А посему надо проще смотреть на вещи — и вне зависимости от служебного положения. Вектор задан, процесс, пожалуй, необратим; раз «не здесь», значит «где-то»; и правильно, — сказал себе Тетюрин.

«А когда?»

Он вышел из номера. Ни в коридоре, ни в холле никого не было. В 437-м по-прежнему пили водку коллеги по пиару.

По реальному пиару — без ирреальной Жанны.

Тетюрин вернулся к себе. А запах духов был стоек. Лег на кровать, взял газету. «Сбережения в опасности!» — закричал заголовок, Тетюрин отбросил газету прочь. Встал, открыл холодильник, увидел огурец. Закрыл холодильник и вышел.

Тетюрин спустился на лифте, заглянул в бар. Жанна — даже слишком реальная — сидела у стойки на высоком стуле-вертушке. Заметив Тетюрина, помахала рукой. Он подошел, сел рядом. Ее рюмка была пустой, лишь на дне темнело бронзовое пятнышко меньше копейки.

Взгляд Тетюрина заскользил по витрине, по коньячным бутылкам. Жанна сказала:

— Не надо, — спрятала мобильник в сумочку, собираясь. — Говорят, мама хорошо говорит, — сказала Жанна, — я никогда не слышала, как она выступает.

— Говорят, хорошо, — сказал Тетюрин.

— А почему ты не там?

— Отдыхаю. Ты захотела послушать?

— Слушай, сделай лицо, пусть думают, что ты мой телохранитель.

Шутка такая. И, взяв под руку Тетюрина, повела на выход.

Вне зависимости от тетюринского лица они оба смотрелись неплохо — все смотрели на них; притом что Тетюрин, с лицом или без, никак не тянул на телохранителя.

За табачным киоском стоял серебристый «форд» — автомобиль кандидата от блока «Справедливость и сила» Анастасии Степановны Несоевой. Час назад Тетюрин видел, как Анастасия Степановна укатила на этом автомобиле в Холл-Палас вместе с Богатыревым и Косолаповым.

— Ну садись же, у нас времени нет.

— Привет, — сказал Тетюрин водителю.

Тронулись. Водитель не спрашивал — знал сам куда; он выглядел недовольным. Ну конечно, Жанна вызвала машину — без маминой санкции. Тетюрин тоже молчал. В машине им опять овладели сомнения. А куда они, собственно, едут? На мамино ли выступление? Представилось; в дом Анастасии Степановны, подростковый такой вариант — пока маман в Холл-Паласе и в квартире нет никого…

— Ты умеешь петь? — спросила Жанна, положив Тетюрину голову на плечо. — Спой что-нибудь.

Тетюрин петь не стал. (Оба сидели на заднем сидении.)

— А ты не сумасшедшая? — спросил Тетюрин.

— А ты?

— Я нет.

— Жаль, — сказала Жанна.

— Куда мы все-таки едем? — спросил Тетюрин.

— А куда ты хочешь? Не хочешь маму послушать? Ты когда-нибудь слышал о Движении нонтипикалистов?

Тетюрин никогда не слышал о Движении нонтипикалистов.

— Я тебя приму. Получишь диплом.

Действительно: в Холл-Палас. Они поворачивали на площадь. Ну и хорошо. К маме так к маме.

Милиционер показывал, где можно остановиться — за памятником Карлу Марксу, рядом с автобусом телевизионщиков. Возле колонн кучковался народ. Похоже, отдельные пенсионеры уже получили подарки. Мужчинам выдавали бейсболки местного производства, женщинам — передники.

— Идем, идем, — она потащила Тетюрина к служебному входу. — Не надо светиться.

Через главный она не хотела.

Динамик, вынесенный наружу, оглашал окрестности громким голосом. «Я иду долиной! На затылке кепи!..» Это кандидат Костромской вдохновенно читал на сцене Холл-Паласа стихи Есенина (Косолапов установил, что Есенина помнят и любят в Т-ске).