Дайте мне обезьяну - Страница 74

Во сне Тетюрин вспомнил о Катерине, и стало горько Тетюрину: Катя, Катенька, зачем я тебе такой?

Фантом шевельнулся. Не Тетюрин шевельнул своей левой, а левая сама шевельнулась — фантом не подчинялся воле Тетюрина. Скорее сам Тетюрин подчинялся командам несуществующей левой (он знал, что она не существует), — шевельнувшись, нога-фантом шевельнула всем целым, каковым себя еще мнил Тетюрин. Может, на сантиметр, но в целом — в целом он сдвинулся. И проснулся в испуге.

Обе ноги со всей очевидностью принадлежали Тетюрину. Разница между ними лишь в том была, что одна была правой, а другая левой. Камень с сердца. ОК. Обе мои. Он глядел на ноги, шевелил пальцами. Все получалось. Немного тревожила асимметрия сна — почему именно левая так отличилась, не потому ли, что именно слева съездили ему по голове? Он потрогал голову. На месте.

Он вспомнил, как сон, свое позавчерашнее пробуждение ото сна: пробудился он от щекотки. Кто-то трогал его за плечо, потом за талию. Открыв глаза, Тетюрин увидел седобрового старичка в белом халате, он снимал с Тетюрина мерку.

— Вы что — гробовщик? — спросил Тетюрин.

— Господь с вами, я портной.

— А зачем?

— Срочный заказ.

— На что?

— На что, на что… На костюм. На свадебный.

Из-за спины старичка образовался врач.

— Раз в рубашке родился, от счастья не отворачивайся, — произнес эскулап назидательно. — Все кости целы кроме одной. Через пять дней примерка — и гуд бай. Свет и любовь.

Он держал блокнот.

— Девяносто пять, — сказал старичок. — Теперь в талии… Семьдесят девять…

Доктор записывал.

Муж, бес в ребро, ушел к молоденькой, его играл Жалкин, который, вспомнилось, еще играл в том идиотическом клипе, рекламирующем пиво «Солнечное». Жена как бы Жалкина обратилась к экстрасенсу, который тут же воспользовался служебным положением в личных целях и направил свои колдовские чары на брошенную, несчастную женщину, а вовсе не на Жалкина. Однако жена беспутного Жалкина не дала себя совратить, колдун-экстрасенс остался с носом. Между тем молодая прелестница изменила герою с крутым без правил бойцом, а он, то есть герой, то есть Жалкин, стал пить, опускаться, забомжевал. Своих детей и жены считал себя недостойным. Был март, цветы распустились. Ну, музыка куда ни шло, запоминающаяся мелодия. Жена подобрала на вокзале, простила. Муж возвратился в семью.

Все кроме музыки дрянь. Жалко Жалкина, не тянет актер. Режиссура — ужасная дрянь. Беспомощные потуги изобразить правду жизни (если бы сказку! — так ведь нет: реализьм, бытовые подробности, претензии на правдоподобие!). Но более всего бесили Тетюрина диалоги. Картонные персонажи «Теплого марта» не владели естественным даром разговаривать по-человечески. Тетюрин был убежден: любой убогий сюжет можно спасти, заставь персонажей говорить по-людски. Порядок слов или их естественный беспорядок любую бредятину обезбредит, любую скрасит банальность. Но когда русский мужик говорит русской бабе: «Дай мне, говорит, шанс исправиться», — а та, как и другая, да и он сам, чуть что: «Ты в порядке?» — друг другу, — хочется плюнуть в экран или смеяться Тетюрину.

Проблемы со смехом. Больно глотать, а смеяться — тем более больно. И еще, если смеялся, отдавало где-то справа в боку, что ли, где печень, куда и пальцем-то больно нажать. Не говоря о ребрах уже; из-за ребер трудно дышать. О тех же мозгах беспокоясь, врач просил не злоупотреблять телеящиком.

Тетюрин больше сидя ящик смотрел, чем лежа. Лежать он мог лишь на спине. На ногах передвигался, если не шевелил туловищем.

Палата у него была отдельная. Люкс. Был еще холодильник.

«Теплый март» уже третий раз показывали (Тетюрин видел второй). Местные теленачальники ненавязчиво подыгрывали «Силе и справедливости». Зрителей подкармливали серым Жалкиным, скоро он сам приедет сюда — из Москвы. Вот будет праздник.

«Ты в порядке?» — спросила добрая женщина беспутного, а теперь и бездомного Жалкина — еще не возвратившегося в семью; он полулежал на деревянной скамейке в убогом зале ожидания: нашелся. Ему было хуже, чем Тетюрину. А может, лучше — нашедшемуся. Сам бы он «хуже» сказал. По фильму — хуже ему, по жизни — хуже Тетюрину.

«Лида, прости…»

Потому что козел.

Сопливый конец отсекли блоком рекламы. Реклама была политическая. Кто во что, но в одну дуду. Клип Несоевой был не самым худшим. Вроде как у всех, в ту же дуду, но по-другому.

— Пусть крепнет шаг протеста!
Идем вперед, вперед!
А новая невеста,
Она и нас спасет!

Хор такой закадровый. И это на фоне мельтешащей хроники: Несоева среди народа — старики, женщины, молодежь, дети смеются… Цветы. Большие такие буквы АНАСТАСИЯ СТЕПАНОВНА НЕСОЕВА разбегаются проворно и сочетаются в: А НОВАЯ НЕВЕСТА, ОНА И НАС СПАСЕТ — с большим таким восклицательным знаком!

Клип Несоевой не хуже, а лучше других, лучше всех — динамичнее, хоть и в ту же дуду.

Голос за кадром — для тех, кто не умеет читать, или не желает вспоминать буквы, или туго запоминает с первого раза — как заклинание (громогласно):

— А новая невеста, она и нас спасет!

И теперь уже сама спасительница Анастасия Степановна — не без компьютерной корректуры — крупным планом — в простоте мудрости:

— Любовь победит зло!

Реклама кончилась. Продолжение фильма. Плаксивое лицо Жалкина… «Лидочка…» — Тетюрин выключил. Второй раз до конца не вытерпеть, всему своя мера.

Но ведь нравится кому-то, кто-то искренне плачет… Злой ты, Тетюрин, злой.