Дайте мне обезьяну - Страница 58

К оглавлению

— Это Дуремар, — сказал Негожин. — Тортометатель.

— О, — отдал дань уважения Виктор Тетюрин. — Я читал, кажется, в Бельгии есть такие…

— А это их эпигон. Там организация целая, а это герой-одиночка. Готовит сюрприз. Еще посмеемся.

— Может, он приехал на воды. Лечиться.

— Все мы лечимся, — Негожин сказал.

— Он действительно похож на больного.

— Я и говорю, маньяк.

Негожин, считавший научно обоснованной нормой глотка — 30 г., каждый тридцатиграммовый глоток сегодня запивал ржавой целебной водой — бутылку он поставил на стол рядом с графинчиком. Лишь после третьей рюмки Тетюрин согласился на ржавую воду.

Теперь он откровенно рассматривал Дуремара. Тортометатель напомнил Тетюрину тропического богомола, не то затаившегося от злобы внешнего мира, не то ожидающего несчастную жертву.

— Пацаны тотализатор затеять готовы, кому он тортом по морде захуячит…

— Да ну?

— Смертник, — сказал Негожин. — Это в Европе можно Биллу Гейтсу по фейсу, и ничего. А у нас как минимум покалечат. Ему уже и ребра ломали, и руку вывихивали…

— Зачем же он так?

— Маньяк. Никто не знает, что у него в голове.

— Получить по роже тортом при всех, — представил Тетюрин, — это же финиш, конец…

— Ну ты просто впечатлительный очень. А другой скажет: признание. Еще заслужить надо, чтобы он в тебя тортом швырнул. Он не каждого оформляет. А вот это? Взгляни.

Взглянул. Самсонов оттягивался на независимых. Независимые — самые зависимые, за них голосовать ни в коем случае нельзя. Ни один уважающий себя человек не проголосует за независимого.

Следующий материал был откровенно женоненавистническим. Была бы воля политолога Самсонова, он бы запретил регистрировать женщин в качестве кандидаток. «Камушек в огород Несоевой», — подумал Тетюрин.

— Читай, читай.

— А ты сам не маньяк?

— Я просто свою работу люблю.

Тетюрин читал нехотя.

Корр. А как насчет «крепких хозяйственников»?

САМСОНОВ. А как насчет «знатных доярок» и «передовиков производства»? Ведь тот же принцип. От «крепкого хозяйственника» в парламенте пользы не больше, чем от «знатной доярки». Больно смотреть, как такой хозяйственник не может себе найти места в зале заседаний, он просто не знает, что ему делать здесь. Вот он бросил ради депутатской скамьи свое хозяйство, поменял, можно сказать, профессию — и сразу же перестал быть «крепким». На заседания ходить ему скучно, он и не ходит, хозяйство тем временем чахнет, пользы нет никому.

«Пользы нет никому…»

Тетюрин и не заметил, как сменилась музыка, стала мягче, ровней, мелодичней.

Кто же знал, что здесь будет стриптиз?

Гибкая, раскованная, она возникла словно из воздуха. До этого момента ему и в голову не приходило, что сидят они около самого подиума. Маленькая компенсация за «крепких хозяйственников».

Она была в белом, в ярко светящемся белом, такой осветительский трюк, а белое то было полупрозрачная накидка, с которой она легко сейчас расставалась, и туфельки на высоченных шпильках. Она была так близко, что можно было (нельзя!) дотянуться рукой, если податься вперед; так близко, что он подался назад, чтобы не злоупотреблять крупным планом и не терять ощущения реальности, которым он вдруг задорожил в силу несильного опьянения. Все-таки ее ресницы ему показались чересчур огромными, тогда как не были главными в ее обольстительном образе и даже не были накладными, и губы тоже показались большими, тогда как были просто губами, но вызывающе маленькой — грудь, и едва заметен был еще над очень условными трусиками слева, где низ живота, не добравший загара тонкий шов, бережно исполненный аккуратным хирургом, след расправы над аппендицитом, — как у Катьки, такой же; фактуру того Тетюрин помнил кончиком языка. Стриптизерша проделала все свои штуки с шестом — с неторопливым залезанием едва ли не под потолок, всякими прогибаниями, извиваниями, перетеканиями по пространству — томительно отрешенно, с каким-то дразнящим достоинством, безадресно, словно здесь и не было никого, словно сама для себя, — а для кого же еще? — это и поражало больше всего Тетюрина — то, что зрителей двое всего — он да Негожин, такой же нетрезвый, а Дуремару Тетюрин почему-то отказывал в способности видеть (между тем Дуремар снял черные очки), да и Негожин видит не так, и Тетюрину вдруг стало ни к селу ни к городу совестно, и подумал Тетюрин смиренно: этого зрелища я недостоин.

Исчезла, — но в глазах Тетюрина еще не потускнели три запятых — зрительная память о свечении туфель и узкой полоске.

— Да! — согласился Негожин со всеми законами миропорядка.

Выпили не сговариваясь.

— Верная жена и хорошая мать, — изрек Константин.

— Знакомая? — помолчав, Тетюрин спросил.

— Просто вижу. Типичный случай. Студентка. Может, уже аспирантка. Работает на кафедре в местном университете.

— Ну ты загнул… «на кафедре»! — не поверил Тетюрин и взглянул на Дуремара: тот нацепил черные очки.

— Я слышал, что в Англии, — сказал Негожин, — слепые в плане борьбы за свои права требуют, чтобы им разрешили в стриптиз-барах трогать стриптизерш руками. Они выступают за изменения правил лицензирования. И это логично.

— Мы не в Англии, — сказал Тетюрин.

— И не слепые, — согласно качнулся на стуле Негожин.

Тетюрин продолжил чтение.

Корр. Ну а если мне этот кандидат по-человечески нравится?..

САМСОНОВ. Что значит «по-человечески нравится»? Вы что, избираете по принципу «нравится — не нравится»?